ХЕРСОНЕС

 

Валентин Смоляков

Восьмое чудо света

Античные философы, поэты,
К шедеврам вызывая интерес,
С восторгом утверждали, что на свете
Существовало только семь чудес.

Пред нами пыльных пирамид громады,
Гробницы фараонов, как гротеск,
Величьем поражает наши взгляды
Одно из первых признанных чудес.

Второе чудо – неземного вида:
Тщеславье деспота и гимн любви –
Висячие сады Семирамиды
Над душным Вавилоном расцвели.

Храм Артемиды – третье чудо света,
Его сжигал однажды Герострат.
И вновь был возрождён из пепла
Эффеский Феникс в жертвенных дарах.

Галикарнасский мавзолей в ту пору
Своим богатством, приводивший в стресс.
И мифы о любви жены Мавсола… -
Четвёртое по счёту из чудес.

В честь покорителя и Бога Солнца –
Колосс Родосский был сооружён.
Над ним сияли золотые кольца,
Он пятым чудом в мире наречён.

Маяк Александрийский в дельте Нила,
Сократом вознесённый до небес,
Форпост врагам, а для друзей – светило –
Шестое из классических чудес.

Седьмое чудо – грозный и великий
Кумир эллинов – Олимпийский Зевс.
Сидел он в храме с золотою Никой
И опирался на высокий жезл.

Прошли века и, как по злому року,
От всех чудес остался только тлен.
Лишь пирамиды – щедрый дар Востока
Оставил нам в наследство Имхотен.

Но есть ещё восьмое чудо света,
Где целый город памятником стал.
Святой и легендарный город этот –
Ты, Севастополь, - славы пьедестал!

 

 

Валентин Смоляков

Закат в Севастополе

Как это передать стихами?
Природой созданный этюд.
Он будет волновать веками –
Шедевр на несколько минут.

Залив. Руины Херсонеса.
В лучах Владимирский собор.
Над морем алая завеса –
Закат, завороживший взор.

Огромный шар в протуберанцах
Повис над синею волной
И заполняет все пространство
Горячей краской золотой.

Борис Чичибабин 

Херсонес

 

Какой меня ветер занёс в Херсонес?

На многое пала завеса,

но греческой глины могучий замес
удался во славу Зевеса.

Кузнечики славы обжили полынь, и
здесь не заплачут по стуже —
кто полон видений бесстыжих богинь и
верен печали пастушьей.

А нас к этим скалам прибила тоска,
трубила бессонница хрипло,
но здешняя глина настолько вязка,
что к ней наше горе прилипло.

Нам город явился из царства цикад,
из жёлтой ракушечной пыли,
чтоб мы в нём, как в детстве, брели наугад
и нежно друг друга любили...

Подводные травы хранят в себе йод,
упавшие храмы не хмуры,
и лира у моря для мудрых поёт про
гибель великой культуры...

В изысканной бухте кончалась одна
из сказок Троянского цикла.
И сладкие руки ласкала волна,
как той, что из пены возникла.

И в прахе отрытом всё виделись мне
дворы с миндалём и сиренью.
Давай же учиться у жёлтых камней
молчанью мечты и смиренью.

Да будут нам сниться воскресные сны
про край, чья душа синеока, где днища
давилен незримо красны от гроздей
истлевшего сока.

Валерий Балабаев

Баллада о Херсонесе 

Часть первая

На крутом яру –
На семи ветрах
Стоит колокол,
Времена поправ!
И когда в туман колокол звонит-
Мощный звук его над волной летит,
И являются на призывный звон 
Силуэты судов в синей глади волн.
Силуэты гребных боевых галер-
Пушки медные, ядра литые!
Флибустьеры там на любой манер
Лица жадные и не бритые!
Им неведом страх,
У них свой закон-
Волны зыбкие
Их родимый дом!
А прельщает их звон
Золотых монет
И на глади волн
Их опасней нет!
Уже выходы из порта перехвачены,
Но купцы в порту - не захвачены!
Корабельщики там тревогу бьют
Для торговых судов к пушкам ядра льют!
Собираются купцы на прорыв идти,
Чтобы грузы- то и себя спасти!
К абордажным боям готовятся,
Николаю святому молятся.
Абордажные крюки заточены,
Фитили для пушек замочены
Масло загодя заготовлено
Для прорыва время условлено!
Разожгли и смолу горячую,
Едкий дым навис черной тучею
По крутому яру – то стелиться!
А на горе люди бьют в набат
Никому из них нет пути назад!
Над водой плывет колокольный звон
И теряется в синей глади волн,
Флибустьеры опохмеляются,
Точат сабли и ухмыляются!
Волны зыбкие для них дом родной
Брань отборная виснет над водой.
Стены крепости оборонные
Обступили войны конные,
В шлемах кожаных, желтоликие ,
Косоглазые, полудикие.
Вся их жизнь в седле,
Мил им посвист стрел,
Воровство, грабежи-
Это их удел!
Стрелы луков-то у них – все коленные,
Пики длинные, заостренные,
Сабли острые, ножны кованы
То наемники навербованы.
Им не писан закон,
Нет для них властей,
Собрались они
С Ойкумены всей.
Их прельщает звон,
Золотых монет,
Но а в конном бою
Их искусней нет.
К Херсонесу все подбираются,
Грабить жителей собираются,
Да забрать в полон и продать в рабы
Горячат коней, ставят на дыбы!
Обе стороны
К бою готовятся
Кто мамоне
Кто Богу молятся.
Херсониты -то
Православные
В легионы свели
Силы главные.
Архистратиг их на коне сидит
Легионы расставил, за врагом следит.
Духовенство – то со знаменами,
Впереди легионов, с иконами.
Пошла конница в бой
С диким гиканьем
Рубят саблями
Колят пиками.
Дождем стрелы летят каленые
Ядра катятся раскаленные.
Осадные орудия грохают
Обыватели в крепости охают.
И галеры подходят к берегу
Роджер скалиться голым черепом
Абордажные крюки вцепились в борт,
Флибустьеры почти занимают порт!
Запылали смолы горючие,
Едкий дым навис черной тучею
Загорелись склады портовые,
Стали грабить их люди фартовые.
Ядра падают на Монетный двор,
Груды золота как ненужный сор
Разлетаются и шевелятся!
И на агоре пластом стелятся!
Стоны раненых , умирающих
Залпы пушек, смерть изрыгающих-
Все сплелось в сплошной  какафонии,
Люди, лошади гибнут в агонии.
Херсониты- то стали в тесный круг,
Стоят намертво и за други  друг
С супостатами бьются, рубятся
Лишь мечи о кольчуги тупятся!
Господи помилуй, Господи прости!
Помоги им, Боже, животы спасти.

Часть вторая

На крутом яру бомбы падали
По Собору били снарядами.
Бесновался антихрист ликующих,
Поселившись в сердцах атакующих.
Отовсюду взрывы гремели
Души робко ютились в теле!
Разыгрались кровавые драмы
Уничтожили церкви и  храмы.
Но под бомбами и снарядами
Гремел колокол , люди падали…
Те воронки от бомб поросли травой,
Город древний мертв – колокол живой!
На крутом яру, без сомнения,
Все развалено, запустение…
На семи ветрах, кто подумать мог,
Люди добрые, снова предан Бог!
На крутом яру сорняки растут,
На крутом яру люди  коз пасут,
На крутом яру цветет дикий мак
Звонит колокол  сиротливо так.
Духовенства нет – в заключении.
На десятки лет в заточении!
Их из года в год до недавних пор
Всех преследовал атеистов хор.
Но распался их
Комиссариат
И канули все
Атеисты в ад
Господи помилуй, господи прости!
Помоги им Боже души обрести!

Часть третья

Духовенство – то вновь возродилося,
На яру крутом объявилося
Крестным ходом идет со знаменами
Во главе прихожан с иконами.
На крутом яру дела славные,
Храм отстроили православные
Храм Владимирский из руин предстал
И Владимир – князь стал на пьедестал!
На крутом яру монастырь стоит
На крутом яру колокол звонит
Колокольный звон в небеса летит
Где из века в век Господь суд творит
И бегут века, в небе облака
Жизнь полна чудес,
Дремлет Херсонес…
На крутом яру Богу молятся
Да с греховным соблазном борются..
Люди молятся, люди каются
Православные души спасаются.
На крутом яру

На семи ветрах

Звонит колокол
Времена поправ.
Господи помилуй, Господи прости,
Помоги нам, Боже, души обрести.

Наталья Курапцева

Херсонес 

Я подставляю руки и лицо

Под звонкое целительное солнце,
Я замыкаюсь в море, как в кольцо,
И счастье, хохоча, в ладони льется.

Здесь греки жили — я теперь живу!

Под светлым небом сказочной Тавриды.
И колокола длинный медный звук
Мне предвещает встречу с Немезидой.

Я воскрешаю древние века,

Любуюсь морем, храмом, базиликой.
Расходятся под ветром облака,
И жизнь мне представляется великой.

Я жду волшебных чистых голосов

И песни, что из моря донесется…
Но почему-то вместо парусов
На тихом рейде вижу миноносцы.

 

Херсонес Таврический

Могучие стены, высокие башни,
Литые ворота, всё это прошло.
Теперь он стоит, погребённый песками,
И дни его славы минули давно.

Он стоит под Таврическим солнцем,
Он стоит на самом краю.
Он стоит на горе, что корнями своими
Пронзает подземную мглу.

Минуют года, проходят столетия...
А он всё стоит, а он всё стоит.
Башни его превратились в щебёнку
В тиши времён. Он просто спит.

Глубоким сном, под шум прибоя,
Он спит, пока не воззовёт Арес!
Нет, ты не мёртв, ты просто дремлешь.
Ты дремлешь, древний Херсонес!

Пусть стены твои под землю уходят,
Пусть башни твои не пронзают небес,
Пусть победы твои никого не заботят,
Но ты лишь дремлешь, древний Херсонес!

Прошёл я по тебе, я видел много.
Я видел целиком тебя, каменный лес!
И выйду я к обрыву, крикну в море:
"Проснись, проснись же, древний Херсонес!"

http://www.obshelit.ru/works/83387/ 

Хельга Харен

Херсонес

 

Мрамор мне под ноги он кладет не по чину,
Ну, а я люблю его не по праву,
И все за то, что дурную мою кручину
Он пускает по ветру, уподобляет праху.

Здесь пушистым паром исходит груз потолочный,
Миражом опадает покинутая квартира,
Как роскошно здесь, но как яростно и непрочно
Потому, что я не стою этого мира.

Я чужая ему, настырная приживалка,
Только и есть, что на слова богата,
Но ему для меня от щедрот ничего не жалко,
Ни сладости лакомств, ни горечи ароматов.

Здесь вольготно крутить романы, тянуть «колу»,
По фазаньим лугам бродить в травяных гетрах,
Но едва прижмешься к колонне животом голым,
Как заплачут внутри нее голоса бессмертных.

Мы макушки прячем от хищных солнечных вспышек,
Открываем окна, впуская звездное половодье,
А местных печальных мертвых не видим, не слышим,
В ближайший ларек за пивом сквозь них ходим.

Херсонес вечерами закатным хересом переполнен,
И хиреют невзгоды, а всходы живут сквозь камни,
К кому-то приходят с пенным вереском волны,
Но соленого всхлипа не посвятит из них ни одна мне.

Бедовали в ссылке, горе мыкали византийцы,
С низких скал искали увидеть изгиб Золотого рога.
А потом покой это место выбрал, чтобы разлиться,
А сейчас мимо храмов на пляж разлеглась дорога.

Но прислушайся только, и оживет литургия,
И я в Херсонес приеду паки и паки,
Где ветер мне выплачет тайны свои дорогие,
И вялую кровь расцветят вино и маки.

 

Юлия Дихтяр

Херсонес

 

Смотреть на небо, видеть звезды,
Но так легко порой забыть
То, что казалось мне серьёзным.
Я снова научилась жить,
Смотреть на море, видеть воду,
И вдохновленная творить, 
Лелея хрупкую свободу.
Я снова научилась жить,
Благодаря тому, кто просто
Мне смог сегодня подарить
На Херсонесе эти звезды.

 

Николай Минский

Херсонес

Печальней никогда не видел я руин;
Разрытые дома зияют, как могилы,
На пыльных насыпях растет бурьян унылый
И с ветром плачущим беседует один.
Ютится мох на дне разрушенной цистерны.
Низринут мавзолей и спит, как страж неверный.

И тихо меж руин бродил я, как больной.
Холодный страх в душе сменялся скорбью жгучей.

И наконец я стал над каменистой кручей,

Откуда моря даль открылась предо мной.

Жемчужные валы к подножью припадали

И, неутешные, метались и рыдали...

Меж тем закат разлил кровавые ручьи
На море зыбкое, и тучек вереницы

Поднялись в глубь небес, как огненные птицы,

И день им посылал последние лучи.

Проснулся колокол в беззвучном отдаленье

И слил с рыданьем волн торжественное пенье.

Но вскоре отблеск роз на жемчуге волны

Стал быстро угасать. Кой-где огни мелькнули,

Проснулись небеса и берега заснули.

Лишь пенистый прибой гудел средь тишины,

Да у меня в душе молитвенно звучали

Аккорды нежные восторга и печали.

Валентин Серых

Херсонес Таврический

В гостей в ожидании глядится
Сотнею тысяч окон
Военно-морская столица,
Южных морей бастион.
В традициях город воспитан.
В нем древность и звонкий прогресс.
Историей густо пропитан
Таврический Херсонес.
Фундаменты зданий остались.
Но жестка Времен Рука.
Хоть древние греки старались
И строили на века.
Здесь город прекрасный поднялся,
Открытый всем южным ветрам
И варварам оказался
Явно «не по зубам».
Здесь виноград растили
И прочий продукт земной.
А вина готовые пили,
Всегда разбавляя водой.
Народ был достаточно пестрый,
Но полисный дух сохраняли.
И с театральных подмостков
Трагедии оживали.
В культуру Античного Мира
Что-то вписали сами.
В эпоху сурового Рима
Сражались с голодными львами.
Религия Олимпийская
Метки-следы оставила.
Империя Византийская
Храм православный поставила.
В языческий мир вклинился
Форпост православного мира.
В этом храме крестился
Киевский князь Владимир.
Вдруг вихрем с Востока врывается
Монгольский герой и повеса.
И занавес закрывается
Истории Херсонеса.
На нынешний Крым продвинулся
Южный рубеж Европы.
Белою чайкой раскинулся
Город-герой Севастополь.

Лев Васильевич Фирсов

ХЕРСОНЕС — ХЕРСОН — КОРСУНЬ

(стихотворная повесть)

Город... рождается тогда, когда каждый из нас для себя
бывает недостаточен и ищет нужду во многих.
Платон

Трагедии не пишутся ни святой, ни дистиллированной водой.
Принято говорить, что их пишут слезами и кровью.
Андрэ Бонар

Древнейший град — в развалинах, в пыли,
Но память о веках неистребима...
Клочок сухой щебенистой земли
На тесной кромке побережья Крыма,

Где волн понтийских не смолкает шум,
Где зубья скал увиты пенным кантом,
И шквалы ветра будоражат ум,
Когда борей вступает в спор с левантом,

И где прибой столетьями долбит
Известняков сарматских вертикали,—
Вот здесь в руинах на плато лежит
Все то, что греки Херсонесом звали,

Что в византийских актах и трудах
Носило имя города Херсона,
А старец Нестор, киевский монах,
Как Корсунь-град писал во время оно.

Неповторим его застывший вид,
Печален днем, а вечерами страшен —
Ряды колонн, фундаменты апсид,
Массивы стен, остатки грозных башен...

Достойны чести шрамы от меча,
Они приличны павшему герою,
Но стыден след жестокого бича,
Его замах над согнутой спиною!

Вот брешь в стене — ее пробил таран,
Пожара след на черепичной глине...
А сколько стерло время старых ран
С камней на каждой крепостной куртине!?

Вот в чудной фреске — борозды резца,
Искромсан крест на скосе капители,
В надгробьи римском сбит овал лица...
Когда? И кем? И для какой же цели?

С конца в конец пройдись без суеты,
Всмотрись неспешно в хаос разрушенья -
Разноречивы города черты:
Он испытал и взлеты, и паденья.

О нем писали Клавдий Птолемей,
Страбон-географ и Помпоний Мела —
Десятка два ученейших мужей,—
Но слишком кратко, как бы между делом.

Он был известен, плотно населен
И привлекал к себе не только грека
С поры античной, с эллинских времен,
До первых лет пятнадцатого века.

Не в силах время обратиться вспять,
Но от рожденья города до ныне
Оно века сумело спрессовать
Под чахлой почвой, под ковром полыни.

Исчезли люди, но остался след
На стертых плитах площадей и улиц:
Обломки амфор, кругляши монет,
Зола и уголь, раковины устриц...

Античный хлеб из пифоса, со дна,
Перегорел — обуглена пшеница,
Давно нет жизни в пригоршне зерна,
Злак не взойдет и не заколосится.

Но тень времен — в скопленьях черепиц,
В слоях из разной битой мешанины.
Слои как книга с тысячью страниц —
Читай ее, исследуя глубины.

Чего здесь нет! Аттический кратер,
Мегары чаша, килик из Эфеса,
Солен синопский, римский калиптер,
Халкиды бронза, мрамор Проконнеса —

Немых обломков груз... Но имена
Былых людей историей не скрыты:
Их донесли потомкам письмена,
Их сохранили мраморные плиты,

Они еще видны на алтаре,
На черепках из «Гордиева» дома,
На византийском бронзовом ларе,
На амфоре с печатью астинома...

Пусть скуп был древний автор на слова
В земле немало сведений таится:
В ней мощный пласт — подробная глава,
Тончайший слой — бесценная страница.

Увы, еще не полностью открыт
Киркой, ножом, лопатой штыковою
Ты, Херсонес, хотя сто лет корпит
Поклонник музы Клио над тобою.

Вот и сейчас — звенит-звенит кирка;
Пылища, душно, тянут пляж и море;
А два уставших старых чудака
Вконец увязли в безысходном споре...

Пролог скрывает безызвестья тьма,
Не прочтены вступительные акты.
Да, далеко не истина сама,
А только путь к ней — домыслы и факты!

Возможно, здесь был первобытный храм,
Согласно тексту драмы Эврипида,
Когда гречанку к дальним берегам
Перенесла богиня Артемида?

Быть может, где-то среди этих мест
Пленен был эллин варварским отрядом,
И здесь Пилад и друг его Орест
У алтаря, не дрогнув, стали рядом?

Нет, это — миф о людях и богах!
Но Геродот писал предельно ясно,
Что дикий берег сеял в души страх,
И было море в те поры опасно,

Что тавр-пират царил на море том,
Триеру брал на абордаж ладьею
И украшал свой неказистый дом
В дыму костра копченой головою;

В степях приморских скиф конем пылил,
Не покоренный Дарием Гистаспом;
Мир уходил за цепь его могил
В край, населенный невром, аримаспом...

Под Херсонесом нижний слой хранит
Кремней, оббитых таврами, не мало —
Вот он, еще неясный, первобыт!
Ведет с него история начало.

Пришла пора — и эллинский купец,
Проникнув в Понт у края ойкумены,
Его освоил из конца в конец,
Неся с собой повсюду перемены.

В глуши чужих и диких берегов
Росли десятки полисов-колоний,
Хранили культ отеческих богов,
Курили в храмах дымом благовоний.

Туда, где бухта въелась в край земли,
Из Гераклеи греки, из-за моря,
Пригнали в год Перикла корабли
И основали Херсонес-эмпорий.

Трудились «хитромудрые» мужи,
Пришельцы тесной солнечной Эллады:
Простор равнин разрезали межи,
Дороги к клерам, низкие ограды.

Народ — в довольстве, чтит закон отцов.
Архонты правят. Строй демократичен.
На пять свободных — двадцать пять рабов,
Но раб — не в счет: античный мир двуличен!

Судьба рабу начертана одна:
Не сбросить с плеч до самой смерти ига,
Под хлесткой плетью сгорбится спина,
Проклятьем станут цепи и мотыга.

Куртины стен возведены рабом,
Его рукой отесан каждый камень.
Он для свободных каторжным трудом
Благополучье создавал веками.

Врубил театр в скалистый материк
Тебе, свободный, для твоей затеи:
В нем звон кифар глушил и рабий крик,
И ярый вопль отвергнутой Медеи.

Ты восседал на каменных скамьях,
Внимал охотно похвалам Сириска,
Ценил красоты в прозе и в стихах,
И ты же бил раба почти без риска,

Что он посмеет на тебя восстать:
В твоих руках — богатство, власть и сила.
Но не гордись: смогла вас уравнять
Во всех правах глубокая могила...

Текли года — некрополи росли:
Не только раб подвержен смертной каре...
Печальный вздох летит из-под земли
С надгробных плит с коротким словом «Хайре».

Три долгих века город процветал,
Торгуя рыбой, и вином, и хлебом.
Херсонесит на верность присягал
И клялся в том землею, морем, небом,

Был независим, непреклонно-горд.
В кольце оград, как за надежной дверью,
Он не дрожал от визга скифских орд
И не бежал в бою за элевтерью.

А скиф грозил, и рос его напор,
Керкинитиду и Калос-Лимену
Разграбил, сжег и, как лавина с гор,
Удар обрушил в городскую стену.

Для Херсонеса долгая война
Была чревата гибельным исходом.
Его судьба была бы решена
Бесповоротно этим эпизодом...

В спектаклях Клио все предрешено,
Как взлет Афин и низверженье Трои,
Но ход событий, знаем мы давно,
Меняют часто случай и герои...

Направил царь Евпатор Митридат
Под Херсонес стратега Диофанта,
Фаланги три испытанных солдат,
Синопский флот с запасом провианта.

Кровавый путь железный акинак
Не прорубил по клерам Гераклеи:
В бою разбит Скилуров сын Палак,
Неаполь пал, захвачены Хавеи.

Когда в Боспоре бунт Савмак поднял,
Стратег, не медля, кровь пустил Савмаку,
За три похода напрочь разметал
Полчища скифов, навязавших драку.

Венком героя Херсонес почтил,
Восславил, подвиг в мраморном декрете,
А Митридату помощь оплатил,
Свою свободу приравняв к монете,

Надолго стал зависим от царя...
Закон ли правит или только случай —
Но все дела свершаются не зря:
Он разделил с рабами рабью участь.

Поднялись ввысь латинские орлы,
Распорот мир мечом коротким Рима.
От Понта до Геракловой скалы
Держава велика, необозрима.

Солдаты рвутся в бой под рев и свист,
Мешают вместе кровь и пот соленый,
Крушат преграды ядрами баллист.
Во все концы шагают легионы:

До Пиринеев, вдоль Сирийских гор,
К снегам Бретани, по пескам Магриба
К каким пределам, до каких бы пор
Они еще вот так идти могли бы!?

В неронов год заняли тесный порт,
На якорь став, равеннские триеры,
И в Херсонес в числе пяти когорт
Вступил десант, вошли легионеры.
Лет двести сорок кованый сапог
Стирал до блеска плиты цитадели,
Взбивал в походах пыль степных дорог,
Тревожил сон таврических ущелий.

Установил трибун Алкивиад
Для горожан посильные налоги:
Один — оплата девок для солдат,
Налог на воду, подать на дороги,—

Но город жил во власти солдатни,
Терпел лишенья и сносил обиды.
За что с лихвой отмерены они
Ему весами гневной Немесиды?

Театр как бойня — в нем идет резня,
Актера в маске заменил убийца:
Под крик «Добей!», колено преклоня,
Кончает раб-сармат раба-фракийца,

Песок арены склеивает кровь,
Звучат проклятья, хрипы, ругань, стоны,—
Толпа питает к зрелищам любовь,
Когда бытуют зверские законы...

Здесь сам Климент, в молитвах по ночам
Глаз не смыкая, слышал брань и вопли,
Когда громил язычник тайный храм.
Он — третий папа! — в бухте был утоплен.

Христогонитель Диоклетиан,
Корыстолюбец без стыда и чести,
Ссылал в Тавриду римских христиан
По наговору, по вражде, из мести.

От Херсонеса Флавий Тит Цельсин
Вдоль побережья, к дальнему Мисхору,
Пробил в горах дорожный серпантин
К крутому мысу, ныне Ай-Тодору.

На пятачке обрывистой скалы
Грозой для тавров стали Харакены —
И в этом месте, за грядой Яйлы,
Три сотни лет дозорил Рим без смены.

Пиратский Понт, как будто, замирен
Немало банд разбойных перебито:
В нем — флот трирем и целый легион
Вооруженных до зубов гоплитов.

Но житель гор, устроив цепь засад,
Где грабил фуры, где дубины махом
Кончал купца, где вырезал солдат —
Держал пути военные под страхом.

Настал конец владычества орла:
Чреда атак вандалов, готов, гуннов
Державу Рима в клочья разнесла,
С нее как пыль величье славы сдунув.

Распался мир на Запад и Восток,
Напитан чуждой христианской новью.
Еще один истории бросок —
И пройден долгий путь к средневековью.

В дела людские и событий ход .
Порой природа вносит измененья —
Скрывает царства под разливом вод
И города —под пеплом изверженья,

Хамсин багровый тучами песка
Сжигает жизнь цветущих поселений,
От мора гибнут грозные войска,
А не в боях, не на полях сражений...

Не натиск орд народов кочевых
Античный город ввергнул в пораженье –
Массивы стен и башен крепостных
В короткий миг смело землетрясенье.

Слепою силой не один квартал
Жилых домов разбит, как лбом тарана,
На месте улиц — каменный завал,
На площадях — раздолье для бурьяна.

Прекрасным слыл античный Херсонес —
Ничтожным стал Херсоном в веке пятом.
Стряслась беда, но город не исчез
И возрождался дважды пред закатом.

Еще пройти немалый должен срок,
Когда он станет мертвым городищем,
В письме уставном летописных строк
Еще мы Корсунь греческий отыщем...

Комит светлейший, некто Диоген,
По повеленью кесаря Зенона
Исправил кладку обветшавших стен
На деньги мытниц самого Херсона.

Кто знает, как-то преуспел комит
В работе сложной и достиг ли цели,
Лишь серый камень с надписью гласит,
Что он отстроил башню цитадели.

Юстиниан спустя полсотни лет
Застройку вел и здесь, и на Боспоре;
Не сразу вдруг оправился от бед
Сей пункт торговый на Эвксинском море.

Из Ватикана изгнанный Мартин
Писал, что город — бедный, просто нищий,
Еще как варвар дик христианин,
Не раздобудешь ни вина, ни пищи.

В достатке жил херсонесит давно,
Располагал богатою казною,
На вывоз гнал пшеничное зерно,
Вел торг вином, соленою хамсою.

Теперь он — жалкой бедности пример:
Мошну не тянет бронзовый ассарий,
Ладонь не греет золотой статер,
Не тешит глаз серебряный денарий.

И вышло так, почти само собой,
Что град Херсон стал фемой Византии,
Он низведен изменчивой судьбой
До форпоста ее периферии.

Нам не узнать, кто первый окружил
Жилища рвом, дубовым палисадом,
Кто камень к камню в стены уложил,
Назвав селенье укрепленным градом.

Не вечны люди, но плоды трудов
Они, уйдя, потомкам оставляют —
Вот почему срок жизни городов
Не человечьим веком измеряют...

Свой путь Херсон и дале продолжал
С времен Зенона, исцеляя раны,
Ему хазарин рабством угрожал,
Но с ним считались жадные каганы.

В нем в ссылке жил Второй Юстиниан,.
Когда того Леонтий сбросил с трона,
Здесь восставал на кесаря Вардан
И строил храмы Коматир Петрона.

Удобным местом город наделен:
Сошлись к нему степные тракты, реки,
Пути морские — как бы в центре он
И при дороге «из варягов — в греки».

Везет товар транзитом русский гость,
Купец восточный, западный меркатор,
А город мзду гребет за горстью горсть,
Как повелел ромейский император.

В нем обитал не только грек один —
Здесь жил и росс, варяг, еврей, хазарин,
Сюда стремился ловкий армянин,
Бежал от рабства сумрачный болгарин.

Монах-философ Константин-Кирилл,
Святейший муж, славянский просветитель,
В Саркел проездом город посетил
Как истой веры прочную обитель.

В тиши базилик славили Христа,
Огонь лампад мерцал под каждой крышей.
И с твердью стен и с сенью от креста
В десятый век Херсон богатым вышел,

И, если б длилась мирная пора,
Достиг бы он и большего расцвета,
Но дотянулась от брегов Днепра
К нему рука язычника-соседа.

Владимир Солнце Красно, светлый князь,
Помог войсками в деле Цареграду,
Просил отдать, еще не окрестясь,
Царевну Анну в жены, как награду,

И был разгневан, получив отказ,
Пришел с угрозой к городу Херсону,
Решив, как делал это много раз,
С ним поступить по своему закону.

Князь не шутил в делах войны, о нет!
Братоубийце не до шуток было.
Листая повесть стародавних лет,
Представь себе, как все происходило...

Херсон в кольце из каменных оград —
Воздвиг с умом их не один строитель —
Дружину бьет шесть месяцев подряд,
Ему не страшен алчущий воитель.

Осаде трудной не видать конца,
Не взять преграды в лобовой атаке,
Но велико желанье у бойца
Сойтись грудь-о-грудь в рукопашной драке.

Как много в войнах пало крепостей,
Без счета войск не избежало плена,
Когда на почве пагубных страстей
Взрастала тайно подлая измена!...

Послал врагу священник Анастас
Письмо стрелой: «Там — нить водопровода».
Князь приказал дружинникам тотчас
Копать, найти и перерезать воду.

Другой предатель, Ждьберн, ему открыл,
Где тайный путь для хлебного подвоза —
Дорогу в город князь перерубил,
Не пропустил ни одного обоза.

Херсон от жажды, глада изнемог,
Открыл «на милость недруга» ворота,
И наконец-то князь Владимир смог
С дружиной въехать внутрь его оплота…

Историк некий твердо убежден:
Успех достигнут был совсем иначе,
И не изменой Корсунь побежден,
А был намерен к добровольной сдаче;

Мол, летописец кое-что приврал,
И с Анастасом эпизод измыслен,
Что князь всерьез Херсон не воевал
И к миролюбцам должен быть причислен.

Нет, Нестор точен! Переписчик лжет:
Де, князь, войдя, всех обласкал достойно, -
Смешон такой кампании исход:
Жесток был деспот в беспрерывных войнах-

В одной из старых пожелтевших книг
Читай: когда закончилась осада,
Кровавый день настал — резня и крик,
Грабеж — дружине княжеской награда.

Владимир сам позверствовать непрочь:
Он разъярен нелегкою победой,
Связал стратига, обесчестил дочь,
Как поступил он в Полоцке с Рогнедой.

Строчит угрозы в грамотах к царям,
В Константинополь шлет гонцов, за море:
«Царевну — мне! Не то и вам воздам
Такое же, как Корсуню, я вскоре».

Снедает князя не к царевне страсть —
Наложниц, жен полно в его чертоге:
Опору ищет он в борьбе за власть
В единой вере, в христианском боге,

Хотя с млада в язычестве возрос...
Торопит он с ответом Византию.
Поможет Русь прибрать к рукам Христос,
Ярмом смиренья сдавит ее выю...

В тот год Владимир венчан с Анной был-
В одном из храмов Корсуня крестился,
Изрядный груз добычи прихватил
И со дружиной в Киев воротился,
Низверг Перунов с киевских холмов,
Не укротив молитвой буйный норов,
Крестил вначале дюжину сынов,
А день спустя, без долгих уговоров,

Плетьми загнал народ в поток Днепра,
Заставил низко кланяться иконам —
Пришла на Русь христовая пора
С лампадной гарью, с колокольным звоном.

Большой ли — малый причинил урон
Князь-неофит Херсону в озлобленьи,
И был ли он разграблен и сожжен —
На этот счет историк в разномненьи.

И не пришел к согласью до сих пор...
На город взгляд направим непредвзятый—
Скопленья угля разрешают спор:
В дыму пожара кончен век десятый.

Минуть успело лет за семьдесят —
Навесил вновь в претории ворота
Архистратиг патриций Алеат
И порт расчистил для стоянки флота.

Еще столетье... и, почти как встарь,
На стогнах — торг, толкучка, гул оравы,
И каждый вносит лепту на алтарь,
Но далеко, увы, до прежней славы.

Когда тумены яростных татар
Под бунчуком хромого Субудея
Ворвались в Крым и, как степной пожар,.
В два дня спалили славную Сугдею,

То старый город не был покорен,
Но срок ему неумолимым роком
Уже отмерен — Корсунь обречен
У Золотой Орды почти под боком.

Еще серпом махал на поле жнец
И вел рыбак добычливую ловлю,
Но хлынул в Крым из Генуи купец,
Отбил барыш, прибрал к рукам торговлю.

Ютился житель в тесноте домов,
Молил с надеждой в сумраке часовен:
«Не оставляй, всевышний, без кормов,
Не угаси, господь, огонь жаровен...»

Под дробь копыт, под свист кривых клинков,
От жажды крови ноя и зверея,
У рубежа тимуровых веков
Головорезы хана Едигея
Ворвались в город... Он дотла спален,
Разграблен вдрызг. Руины, пепелище...
Был Хероcонес, был Корсунь, был Херсон!
Увы, осталось только городище...

Нет, не святой водою окроплен
Клочок земли полуденного края!
Ты потревожь его бессрочный сон,
Воспоминаньем время возвращая.

Пусть в струях Леты — Тартара реки —
Нашла забвенье сотня поколений —
Ты ощути тепло чужой руки
В холодном камне рухнувших строений.

Пусть полон склеп безмолвных черепов,
Но их оскалы не посеят страха,
Когда ты искрой мысли, силой слов
Поднимешь к жизни мертвых из-под праха.

При свете дня, в безлунье, при луне,
В молчаньи штиля, в реве непогоды
Всплывают явью, как в тревожном сне,
Былых времен событья, эпизоды.

Давным-давно огонь лампад угас,
С известки хмурь святого лика смыта,
Алтарь упал, исчез иконостас,
До стертых плит базилика разбита.

Но, видишь, спичка вспыхнула в ночи
Над беспробудно-мертвенным покоем —
Как будто слабый огонек свечи
Затрепетал от вздоха над налоем...

На море — крейсер, дым и свист турбин:
Двадцатый век, совсем другая эра!
Нет, это режет вспененный Эвксин,
На север правя курс, пентеконтера...

Толпу ребят ведет музейный гид,
Они галдят и полны интереса —
в их голосах, прислушайся, звенит,
Как эхо, смех мальчишек Херсонеса...

Иная жизнь сейчас бурлит окрест,
Тысячелетья скрыты под ногами,
Но на прошедшем не поставить крест —
Оно навечно остается с нами.

 

Николай Ильченко

ХЕРСОНЕС

 

Такого на земле не много.

Ты из небытия воскрес

Частичкой памяти былого,

Старинный город Херсонес.

Когда в душе разлад творится,

Меня всегда спасаешь ты.

Я прихожу, чтоб исцелиться

И отдохнуть от суеты.

Под гул прилива и отлива,

Пока мы жизнь свою кроим,

Идут века неторопливо

По древним улицам твоим.

Здесь даже дышится иначе

И отдыхает естество.

Тут каждый камень тайну прячет,

Здесь каждый шорох – колдовство.

И долгий вздох ночного ветра,

И слезы утренней росы.

А небо шляпою из фетра

На гор надвинуто носы.

Андрей Агарков

ХЕРСОНЕС

Сумасшедший июль. Ноздреватые белые камни.
Сладковатый дымок от раскрывшихся жареных мидий.
Краски моря и неба пронзительно свежи и давни,
Это ими писал «Письма с Понта» опальный Овидий… 

Древний мрамор руин и веселые детские лица,
И полет облаков, не познавших всей косности веса,
Успевают едва на изломах воды отразиться.
Море – вечный фотограф мгновений судьбы Херсонеса.

И легко говорить, и прищурясь, смотреть в синеву,
И легко понимать, и легко принимать все на веру…
Сумасшедший мой век, где встречаются, вдруг, наяву
Черный дым крейсеров и медлительный парус Гомера.

Виталий Фесенко

ХЕРСОНЕССКИЕ ВСТРЕЧИ

                                             Л. Шевелевой

Я на древних камнях Херсонеса
встречу собственной юности тень...

1

Вновь – руины Херсонеса;
время – августовский Спас...
Нет тенистого здесь леса,
степь и камень видит глаз,
лишь фисташки, как куртины,
да пожухлая трава...
Словно старая марина,
с древней патиной картина
каждый год для нас нова.
И пейзаж, как амбра, стойкий,
сердцем нашим не изжит,
вкус его полынно-горький
свято память в нас хранит.
Не нарушил чуда даже
пожиратель скал – прибой,
что ведет в свирепом раже
с берегами вечный бой.
Здесь стоит всегда на страже
возвращенный после кражи
старый колокол морской.

2

И для уха, и для глаза
глотку рвет соленый бас.
Эти скалы помнят нас,
беззаботных и беспечных;
и средь жизни быстротечной,
где теряет зоркость глаз
(нам не счесть, в который раз!),
приобщимся истин вечных.
Здесь в единстве со средою,
погрузившись в дивный сон,
окроплённые волною,
слышим мы могучий звон
бронзы, что сродни прибою.
И, вкушая миг блаженства
от природы совершенства,
как подарок дорогой,
ощущаем под рукой
камня теплого шершавость...
Неразлучны с синевой
и века, и величавость.

3

Мрамор бел на тёмно-синем –
то колонн античных строй
вновь вознёс над головой
строгость вертикальных линий,
серебристых, словно иней.
Каждый столп дрожит струной,
капителью подперев
глубь лазури небосвода...
Здесь для нас – всегда свобода
в роще мраморных дерев!
Здесь нам дышится привольно,
как в Типассо у Камю;
даже раз в году довольно
погрузиться в старину,
пить индиговое море,
охрой суши закусив,
растворяя в море горе,
о невзгодах позабыв,
и вдыхать полынный запах,
жертвы принося богам.
Вечер, шторм, закатный запад,
грохот волн и древний храм...

4

Вспомним детства мир свободный:
шторм, со скал лихой полёт
и мерцающий подводный,
полный бликов солнца грот...
Здесь закат над бездной моря
догорал живым огнём,
пламенел и, небу вторя,
волны в кровь рубил мечом.
И полны бесовской силы
обагрённые валы –
чернота и мрак могилы
пеной белой скреплены...
А порой зерцало моря
отражало синь небес,
не враждуя и не споря,
будто в нём и не жил бес.
Но ночами тьма пугала
чудом редким светляков
и мерцала тень хорала
мириадами сверчков.
А прибой швырял на пляжи
черепков гончарный прах,
и стояли башни-стражи,
в темноте вселяя страх.

5

Херсонесское крещенье
пронесли мы сквозь года,
и для нас благословенны
этот берег и вода,
вечность скал, кресты на храме,
колокольный мерный гул –
всё пропитано веками,
это связка между нами;
здесь бессмертья луч сверкнул.
И теперь, взвалив на плечи
седину и бремя лет,
скажем: лучше места нет,
нет для нас прекрасней встречи,
это – юности привет.
Ныне пусть и присно с нами
да пребудет светлый сон...
Пусть всегда влечёт, и манит,
и, как прежде, сердце ранит
Херсонеса дивный звон.
 

 Иван ТУЧКОВ

ХЕРСОНЕССКИЙ   КОЛОКОЛ

Город, временем распятый.
Пыль. Руинная тоска.
И висит его глашатай –
Колокол – без языка.

Он вещал беду, победу,
Чтоб умолкнуть на века.
Словно памятник поэту –
Колокол без языка.

Но – не вышло, не умолк он,
Колокол без языка:
Вновь бросает, как в пророка,
Камни праздная рука!..

У КАЖДОГО ИЗ НАС СВОЙ ХЕРСОНЕС

На легендарной севастопольской земле,
Под синим, звездным куполом небес,
Там, где когда-то скиф сидел в седле -
Я издали смотрю на Херсонес.

И вспоминаю школу, шумный класс,
Учитель нас вела сюда гурьбой,
Я помню незатейливый рассказ,
И море тёплое, плеснувшее волной.

И перетёртый волнами песок,
На нём ракушки, мидии искрились,
Как вдруг - тревожно мой заныл висок -
Под камнем чьи-то кости обнажились.

Те кости были, словно снег, белы,
Иссушены приморскими ветрами,
Промыты светом Солнца и Луны,
Дождями, росами, солёными волнами.

Не сохранилось больше ничего,
И не было в том месте обелиска,
Одно лишь знала - подвигом его
Был подвиг комсомольца, коммуниста.

Он пал, когда фашистская орда
Сомкнула здесь смертельное кольцо,
О, сколько их, погибших здесь тогда,
Безвестных, героических бойцов!

Под синим, звездным куполом небес
Восстанут тени их с приказом «Смирно!»
У каждого из нас - свой Херсонес.
Дай Бог, чтоб был всегда он мирным!

Arabella

http://forum.sevastopol.info/viewtopic.php?f=1&t=771399&sid=b7d4a63d9ff79600808e493b1948e985&start=25